Отец вошел в круглое здание цирка…

Written in Russian by Elena Botchorichvili

Add

…Отец вошел в круглое здание цирка в самом центре города Тбилиси, на вершине горы Вере, как вошел в цветной фильм. Все было ярким, красочным, – цветным! Эйзенштейн раскрашивал флаг в «Броненосце «Потемкин» вручную. Но там был красным только флаг. В цирке было красочным все – пестрые одежды акробатов, нос клоуна, красные попки обезьян. Он впервые увидел, как огромен слон. Дрессировщик хлопал кнутом по арене, как выстреливал  холостой патрон. Лев боялся и подчинялся, а зрители на трибунах даже не вздрагивали. После войны. Потом дрессировщик открыл льву пасть и вложил в нее свою кудрявую голову, и вынул.

Если бы можно было жить, как в цирке.

И вдруг на самом верху, почти под куполом, появилась, откуда ни возьмись, женщина необычайной красоты. Она висела в воздухе на невидимых глазу канатах и извивалась, как змея. Она прикладывала ступни к лицу, она просовывала голову между ногами, она подбрасывала свое изящное тело, держась на одной руке. Она летала над головами людей в серых одеждах, над табачным дымом, как дивная птица с яркими перьями. Вспоминал ли мой отец цирк, когда говорил матери – «Змея ты, а не человек»?

Но самое главное было впереди. Барабанный бой. Женщина уселась на стул в самом центре арены, и стала обмахиваться веером, как будто устала. Никто не знал, чего ждать. Объявили : «Тихо, товарищи! Сейчас Мзия будет говорить!»

И она заговорила, не открывая рта!

Больше, чем слон, чем львы с обезьянами, чем акробаты и наездники,  чем глотатели шпаг, – удивительней всего, что люди  когда-либо видели в цирке, была эта маленькая женщина, которая говорила, не открывая рта.

Моя мать, Мзия.

«Публика была поражена, – сказал  мне отец, когда постарел, – а я был сражен!» Старость – это когда вспоминаешь себя счастливым, и плачешь.

А потом на арену вынесли огромный ящик, а сверху поставили другой, по-меньше, и еще, и еще, пирамидой. Бутафорские ящики уменьшались с каждой ступенькой, и на верхушке было место лишь для одного стула. На стуле сидела Мзия, обмахивалась веером и ждала.  Объявили, что если кто желает убедиться, что Мзия действительно  разговаривает  животом, то он может подняться наверх, и посмотреть своими глазами.

Каждый желал бы увидеть Мзию «своими глазами», но никто не хотел подниматься наверх, под купол цирка.

Да, мой отец взбежал вверх по пирамиде и был сражен наповал.

«Когда мы встретимся?» – спросил он, стоя на шатком бутафорском ящике.

«Никогда!» – ответила Мзия, не открывая рта.

Published April 14, 2020
© 2020 Elena Botchorichvili

Mon père entra dans le bâtiment circulaire du cirque...

Written in Russian by Elena Botchorichvili


Translated into French by Bernard Kreise

Mon père entra dans le bâtiment circulaire du cirque situé en plein centre de Tbilissi, au sommet du mont Vere, comme il serait entré dans un film en couleurs. Tout était clinquant, chamarré ! Eisenstein avait colorié à la main le drapeau dans le Cuirassé Potemkine. Mais seul le drapeau était rouge. Au cirque, tout était chamarré – les tenues bariolées des acrobates, le nez du clown, le derrière rouge des singes. Pour la première fois, il vit à quel point un éléphant était énorme. Le dresseur faisait claquer son fouet sur la piste comme s’il tirait des balles à blanc. Le lion avait peur et se soumettait, et les spectateurs dans les tribunes ne frémissaient même pas. C’était l’après-guerre ! Ensuite, le dresseur ouvrit la gueule du lion et y fit pénétrer sa tête bouclée, puis il en sortit sans problème.

Ah, si on avait pu vivre comme dans un cirque !

Et soudain, tout en haut, presque sous le dôme, venue d’on ne sait où, apparut une femme d’une beauté extraordinaire. Elle était suspendue en l’air à des câbles totalement invisibles et elle ondulait comme un serpent. Elle posait ses pieds sur son visage, elle passait la tête entre ses jambes, elle lançait en l’air son corps élégant en se tenant d’une seule main. Elle volait au-dessus de la tête des spectateurs vêtus de gris, au-dessus de la fumée des cigarettes, comme un oiseau merveilleux aux plumes bariolées. Mon père se souvenait-il du cirque quand il disait à ma mère : — Tu es un serpent et pas un être humain !

Mais le principal était à venir. Il y eut un roulement de tambour. Une femme s’assit sur une chaise juste au centre de la piste et elle se mit à se rafraîchir avec un éventail, d’un air las. Personne ne devinait ce qui allait se passer. On annonça :

— Silence, camarades ! Mzia va maintenant parler !

Et elle se mit à parler sans ouvrir la bouche !

Plus que l’éléphant, plus que les lions et les singes, plus que les acrobates et les écuyers ou les avaleurs de sabres, cette petite femme qui s’exprimait sans ouvrir la bouche était le numéro le plus étonnant que les gens aient jamais vu dans un cirque.

C’était ma mère, Mzia.

— Le public était stupéfait, m’a dit mon père quand il était vieux, et j’étais terrassé !

La vieillesse, c’est quand on se souvient d’avoir été heureux et qu’on pleure.

Et puis on apporta une immense caisse sur la piste, sur laquelle on posa une caisse un peu plus petite, et ainsi de suite jusqu’à former une pyramide. Au sommet, il n’y avait de place que pour une chaise. Sur laquelle Mzia était assise. Elle agitait un éventail et attendait. On annonça que si un spectateur désirait savoir si Mzia était véritablement ventriloque, il pouvait grimper au sommet de cette construction et la regarder face à face.

Chacun serait volontiers allé la regarder « en vrai », mais personne n’osait monter jusqu’en haut, juste sous le dôme du cirque.

Sauf un : c’est mon père qui se précipita tout en haut et fut terrassé sur le coup.

— Quand est-ce qu’on se revoit ? demanda-t-il, debout sur une caisse vacillante.

— Jamais, répondit Mzia sans ouvrir la bouche.

Published April 14, 2020
© 2020 Bernard Kreise

Father entered the circular building of the circus...

Written in Russian by Elena Botchorichvili


Translated into English by Max Lawton

Father entered the circular building of the circus located in the very center of Tbilisi at the peak of Mount Vere as if he were entering into color film. Everything was bright, vibrant, and… colorful! Eisenstein painted the flag in Battleship Potemkin by hand. But there, the flag was the only thing that was red. At the circus, everything was vibrant: the acrobats’ motley attire, the clown’s nose, and the monkeys’ red behinds. It was the first time he’d ever seen how huge an elephant was. The trainer snapped his whip across the arena as a blank cartridge rang out. The lion was afraid and obeyed, and the audience in the stands didn’t even flinch. It was just after the war. The trainer opened up the lion’s mouth and stuck his curly head into it, then took it out again.

If only one could live as they do at the circus.

And suddenly, just beneath the dome, at the very top, a woman of celestial beauty appeared, as if out of nowhere. She was hanging in the air from invisible ropes and wriggling around like a snake. She put the soles of her feet to her face, she poked her head out between her legs, and she swung her elegant body upwards, holding on with just one arm. She flew over the heads of the people in grey clothing and the tobacco smoke like a marvelous bird with bright feathers. Was my father remembering the circus when he told my mother, “you’re a snake and not a human”?

But the main thing still lay ahead. The drums beat. A woman sat down on a chair in the very center of the arena and began to fan herself as if she were tired. Nobody knew what to expect. They made an announcement: “be quiet, comrades! Mzia is going to speak now!”

And she began to speak, her mouth still shut!

More than the elephant, more than the monkeys and the lions, more than the acrobats and the riders, more than the sword-swallowers, the most surprising thing that anyone had ever seen at the circus was this little woman who spoke with her mouth shut.

My mother Mzia.

“The audience was stricken,” my father told me once he’d become old, “and I was smitten!” Old age is when you remember yourself to have been happy and weep.

And then, they brought an enormous box out onto the arena, then they put another smaller one on top of it, then another, then another, making a pyramid. The prop boxes grew smaller and smaller until there was only room for a single chair on the pyramid’s peak. Mzia was sitting on the chair, fanning herself, and waiting. They announced that if anyone wanted to make sure that Mzia was really talking with her stomach, then they could climb up and see it with their own eyes.

Everyone wanted to see Mzia “with their own eyes,” but nobody wanted to go all the way up there underneath the circus dome.

It was only my father who ran up the pyramid, where he was outright smitten.

“When shall we meet again?” he asked, standing atop a rickety prop box.

“Never!” Mzia replied, her mouth still shut.

Published April 24, 2020
© 2020 Max Lawton

Otec vešel do kruhové budovy cirkusu...

Written in Russian by Elena Botchorichvili


Translated into Czech by Libor Dvorak

 

Otec vešel do kruhové budovy cirkusu v samém středu Tbilisi, na návrší Vere – a jako by vstoupil do barevného filmu. Všechno tu bylo pestré, barevné! Ejzenštejn vybarvoval prapor ve filmu Křižník Potěmkin ručně. Tam byl ale rudý jen ten prapor. V cirkuse bylo barevné všechno – pestré kostýmy akrobatů, klaunův nos i červené prdelky opic. Poprvé viděl, jak obrovský je slon. V aréně práskal bičem krotitel, jako by střílel slepými patronami. Lev se bál a podřizoval se mu a diváci ani nedýchali. Potom krotitel otevřel lví tlamu, strčil do ní svou kučeravou hlavu a zase ji vytáhl ven.

Kéž by se tak dalo žít jako v cirkusu!

A najednou se až nahoře, téměř pod samou kopulí, neznámo odkud vynořila žena nevýslovné krásy. Visela ve vzduchu na neviditelných lanech a svíjela se jako zmije. Přikládala si chodidla ke tváři, prostrkovala hlavu mezi nohama, a pak zase visela jen na jedné ruce a švihala celým svým elegantním tělem. Létala nad hlavami lidí v šedavých šatech a nad tabákovým dýmem jako zázračný pták s duhovým opeřením. Že by si otec vzpomněl zrovna na cirkus, když matce říkal: „Ty nejsi člověk, ty jsi zmije!“

To hlavní nás ale teprve čekalo. Zavířily bubny. Žena se posadila na židli přímo uprostřed arény a začala se ovívat vějířem, jako by byla unavená. Nikdo nevěděl, co čekat dál. Až se ozvalo: „Ticho, soudruzi! Mzija teď bude mluvit!!“

A ona promluvila, aniž otevřela ústa.

Byla překvapivější a podivuhodnější než vše, co se kdy dalo v cirkuse vidět – než slon, než lvi s opicemi, než akrobati a krasojezdci i než polykači mečů – tahle drobná žena, která mluvila se zavřenými ústy.

Moje matka. Mzija.

„Publikum bylo ohromené, ale mě úplně dostala!“ řekl mi otec, když zestárl. Stáří je, když si vzpomínáte, jak jste byli kdysi šťastní, a pláčete.

A pak do arény přinesli obrovitou bednu, pak další, menší, a ještě další a ještě menší atakdále, až z toho byla pyramida. Bedny byly stále menší a menší, až se na vrchol vešla jen jedna židle. Na té seděla Mzija, ovívala se vějířem a čekala. Oznámili, že pokud se někdo chce přesvědčit, že Mzija opravdu mluví břichem, může vylézt nahoru a přesvědčit se na vlastní oči.

Vidět Mziju „na vlastní oči“ by si jistě přál každý, ale nikomu se nechtělo škrábat nahoru, málem až do cirkusové kopule.

Ano, jen můj otec vyběhl po pyramidě nahoru a byl ztracen:

„Kdy se uvidíme?“ zeptal se na kymácivých bednách.

„Nikdy!“ odpověděla Mzija, aniž otevřela ústa.

Published May 9, 2020
© Libor Dvorak 2020

დიახ, მამაჩემმა აირბინა პირამიდა...

Written in Russian by Elena Botchorichvili


Translated into Georgian by Elza Nabakhteveli

მამა შევიდა შუაგულ თბილისში, ვერის  მთის წვერზე მდგარ მრგვალ შენობაში, შევიდა როგორც ფერად ფილმში. ყველაფერი იყო კაშკაშა, თვალწარმტაცი, ფერადი! ეიზენშტეინი « ჯავშნოსან პოტიომკინში » დროშას ხელით აფერადებდა, მაგრამ იქ მხოლოდ დროშა ფრიალებდა წითლად, ცირკში კი ყველაფერი ფერადოვანი იყო – აკრობატების ჭრელი სამოსი, კლოუნის ცხვირი, მაიმუნების წითელი ტაკოები. მამამ პირველად ნახა, რა ვეებერთელაა სპილო. მომთვინიერებელი ისე ატკაცუნებდა შოლტს არენაზე, თითქოს ცარიელ ვაზნებს ისვრისო. ლომს ეშინოდა და ემორჩილებოდა, ტრიბუნაზე მაყურებელი არც კი შემკრთალა. ომგამოვლილები იყვნენ. მერე მომთვინიერებელმა ლომს ხახა გაუღო, ჩადო შიგ თავისი ხუჭუჭა თავი – და გამოიღო. 

ნეტავ შეიძლებოდეს ცხოვრება ისე, როგორც ცირკში. 

და უეცრად, სულ-სულ ზემოთ, თითქმის გუმბათქვეშ, გაჩნდა, კაცმა არ უწყის, საიდან, უჩვეულო სილამაზის ქალი. მაყურებლის თვალისთვის შეუმჩნეველ ბაგირებზე ჰაერში გველივით იკლაკნებოდა. ტერფებს სახეზე იდებდა, თავს ფეხებს შუა ყოფდა, ცალ ხელზე დაეკიდებოდა და მოხდენილ სხეულს მაღლა ატყორცნიდა. დაფრინავდა რუხსამოსიანი მაყურებლის თავზე, თამბაქოს კვამლს ზემოთ, როგორც ხასხასაბუმბულიანი უცხო ფრინველი. არ ვიცი, ახსენდებოდა კი მამაჩემს ცირკი, როცა დედაჩემს ეუბნებოდა: « გველი ხარ, გველი, ადამიანი კი არა »? 

მაგრამ მთავარი ჯერ კიდევ წინ იყო. გაისმა დაფდაფების ხმა. ქალი დაჯდა სკამზე, შუა არენაზე, და დაიწყო მარაოს ქნევა, თითქოს დაიღალა და ისვენებსო. არავინ იცოდა, რა მოხდებოდა. გამოაცხადეს: « სიჩუმე, ამხანაგებო! ახლა მზია ილაპარაკებს! »

და ალაპარაკდა კიდეც – ისე, რომ პირი არ გაუღია! 

უფრო მეტად, ვიდრე სპილო, ვიდრე ლომი და მაიმუნები, ვიდრე აკრობატები და მხედრები, ვიდრე დაშნის მყლაპავი, – ყველაზე მეტად საკვირველი, რაც ხალხს ოდესმე ცირკში უნახავს, იყო ეს პატარა ქალი, რომელიც პირმოკუმული ლაპარაკობდა. 

დედაჩემი, მზია.

« პუბლიკა იყო გაოგნებული, – მითხრა მამაჩემმა, უკვე სიბერეში, – მე კი გულგანგმირული! » სიბერე ისაა, შენი ბედნიერება რომ გახსენდება, და ტირი.

მერე არენაზე გამოიტანეს უზარმაზარი ყუთი, ზემოდან დაადეს კიდევ ერთი, უფრო მომცრო, კიდევ და კიდევ, პირამიდასავით. ბუტაფორული ყუთები ყოველ საფეხურზე პატარავდებოდა, და სულ მთლად წვერზე მხოლოდ ერთი სკამის ადგილი დარჩა. სკამზე მზია იჯდა, მარაოს ინიავებდა და ელოდა. გამოაცხადეს, თუ ვინმეს ეჭვი ეპარება, რომ მზია მართლაც მუცლით ლაპარაკობს, შეუძლია ზემოთ ავიდეს, და თავისი თვალით იხილოსო. 

ალბათ, ყველა ისურვებდა მზიას ნახვას « თავისი თვალით », მაგრამ ზემოთ, ცირკის გუმბათქვეშ ასვლა არავის უნდოდა. 

დიახ, მამაჩემმა აირბინა პირამიდა, ავიდა ზემოთ და იქვე გულგანგმირული დაეცა.

« როდის შევხვდებით? » – ჰკითხა მოტორტმანე ბუტაფორულ ყუთზე მდგომმა. 

« არასოდეს! » – უპასუხა მზიამ ისე, რომ პირი არ გაუღია.

Published May 9, 2020
© Elza Nabakhteveli 2020


Other
Languages
Russian
French
English
Czech
Georgian

Your
Tools
Close Language
Close Language
Add Bookmark